Неточные совпадения
Тяжелые волы лежали, подвернувши под себя ноги, большими беловатыми
массами и казались издали серыми камнями, раскиданными по отлогостям поля.
— Мы никуда не идем, — сказал он. — Мы смятенно топчемся на месте, а огромное, пестрое,
тяжелое отечество наше неуклонно всей
массой двигается по наклонной плоскости, скрипит, разрушается. Впереди — катастрофа.
Внизу в большой комнате они толпились, точно на вокзале, плотной
массой шли к буфету; он сверкал разноцветным стеклом бутылок, а среди бутылок, над маленькой дверью, между двух шкафов, возвышался
тяжелый киот, с золотым виноградом, в нем — темноликая икона; пред иконой, в хрустальной лампаде, трепетал огонек, и это придавало буфету странное сходство с иконостасом часовни.
— Как вам сказать: и верю и не верю… Пустяки в нашей жизни играют слишком большую роль, и против них иногда мы решительно бессильны. Они опутывают нас по рукам и по ногам, приносят
массу самых
тяжелых огорчений и служат неиссякаемым источником других пустяков и мелочей. Вы сравните: самый страшный враг — тот, который подавляет нас не единичной силой, а количеством. В тайге охотник бьет медведей десятками, — и часто делается жертвой комаров. Я не отстаиваю моей мысли, я только высказываю мое личное мнение.
Она ставит в очень
тяжелое положение огромные
массы человечества.
Вдруг впереди меня послышался треск сучьев, и вслед за тем я услыхал чьи-то шаги. Кто-то шел мерной
тяжелой походкой. Я испугался и хотел было уйти назад, но поборол в себе чувство страха и остался на месте. Вслед за тем я увидел в кустах какую-то темную
массу. Это был большой медведь.
Крепостное право,
тяжелое и грубое в своих формах, сближало меня с подневольною
массой.
В этом движении их была какая-то упрямая настойчивость, и никто не знал, зачем они туда шли и что хотели заполнить своими
тяжелыми бездушными
массами.
Рабочая
масса так срослась со своим исконным промысловым делом, что не могла отделить себя от промыслов, несмотря на распри с компанией и даже
тяжелые воспоминания о казенном времени.
Скосив глаза направо, Ромашов увидел далеко на самом краю поля небольшую тесную кучку маленьких всадников, которые в легких клубах желтоватой пыли быстро приближались к строю. Шульгович со строгим и вдохновенным лицом отъехал от середины полка на расстояние, по крайней мере вчетверо больше, чем требовалось. Щеголяя
тяжелой красотой приемов, подняв кверху свою серебряную бороду, оглядывая черную неподвижную
массу полка грозным, радостным и отчаянным взглядом, он затянул голосом, покатившимся по всему полю...
A.П. Лукин встретил меня, и мы прошли в кабинет к фактическому владельцу газеты В.М. Соболевскому, сидевшему за огромным письменным столом с
массой газет и рукописей. Перед столом — такой же портрет Н.С. Скворцова. Кожаная дорогая мебель,
тяжелые шторы, на столе подсвечник с шестью свечами под зеленым абажуром. В.М. Соболевский любил работать при свечах. В других комнатах стояли керосиновые лампы с зелеными абажурами.
Везде слышатся жалобы на застой торговли и промышленности и вообще на плохое экономическое положение; указывают на
тяжелые условия жизни рабочих классов и на всеобщее обеднение
масс.
Воздух был свеж, полон особого внутреннего запаха; роса
тяжелыми, беловатыми
массами подавалась назад, оставляя за собою миллионы блестящих капель; пурпуровое освещение и непривычные тени придавали что-то новое, странно изящное деревьям, крестьянским избам, всему окружающему; птицы пели на разные голоса; небо было чисто.
Разорванные в нескольких местах порывами ветра, они точно обрушились, но остановленные посреди падения, мигом превратились в груды фантастических развалин, которые продолжали двигаться, меняя с каждою секундой свой цвет, величину и очертание: то падали они друг на дружку, смешивались, растягивались
тяжелыми закругленными
массами и принимали вид исполинских темно-синих чудовищ, плавающих по разъяренному морю; то росли, вздымались, как горные хребты, и медленно потом расходились, открывая глубокие долины и пропасти, на дне которых проносились клочки других облаков; то снова все это смешивалось в один неопределенный хаос, полный страшного движения…
Повторяю: в
массе культурных людей есть уже достаточно личностей вполне добропорядочных, на которых насильственное бездействие лежит
тяжелым ярмом и которые тем сильнее страдают, что не видят конца снедающей их тоске. Чувствовать одиночество, сознавать себя лишним на почве общественных интересов, право, нелегко. От этого горького сознания может закружиться голова, но, сверх того, оно очень близко граничит и с полным равнодушием.
У меня странное ощущение: как будто земля, подмытая
тяжелым движением темной, жидкой
массы, опрокидывается в нее, а я — съезжаю, соскальзываю с земли во тьму, где навсегда утонуло солнце.
Восемнадцать носов сонно и уныло качаются над столом, лица людей мало отличны одно от другого, на всех лежит одинаковое выражение сердитой усталости. Тяжко бухает железный рычаг мялки, — мой сменщик мнет тесто. Это очень
тяжелая работа — вымесить семипудовую
массу так, чтоб она стала крутой и упругой, подобно резине, и чтоб в ней не было ни одного катышка сухой, непромешанной муки. А сделать это нужно быстро, самое большое — в полчаса.
Ближе к берегам торос уже застыл безобразными
массами, а в середине он все еще ворочался
тяжелыми, беспорядочными валами, скрывая от глаз застывающее русло, как одичалая толпа закрывает место казни.
Туман стоял неподвижно, выжатый из воздуха сорокаградусным морозом, и все
тяжелее налегал на примолкшую землю; всюду взгляд упирался в бесформенную, безжизненную серую
массу, и только вверху, прямо над головой, где-то далеко-далеко висела одинокая звезда, пронизывавшая холодную пелену острым лучом.
Впереди дороги, на горизонте, собиралась туча: тёмно-сизые, лохматые облака сползались в
тяжёлую, почти чёрную
массу, и она двигалась навстречу мельнику, бросая от себя на землю густую тень.
Томно шло время и однообразно до крайней степени, сутки потеряли свое измерение, все 24 часа превратились в одну
тяжелую серую
массу, в один осенний вечер; из моего окна видны были казармы, длинные, бесконечные казармы, и над ними голубая полоса неба, изрезанная трубами и обесцвеченная дымом.
На другой день проходил он к вечеру дикое и пустынное место и, казалось, еще не отдыхал; шаги сделались тише, дыхание
тяжелее; в темноте можно было разглядеть
массу еще темнейшую, которая грубо и тяжело вырезывалась на небосклоне; увидев ее, юноша собрал последние силы, удвоил шаги и вскоре подошел к каменной ограде — вороты были заперты.
Этот
тяжёлый путь бесконечно долог, и выход из станицы в поле не виден за плотной
массой шатающихся домов, которые то придвигаются к ним, точно желая раздавить их, то уходят куда-то, смеясь им в лицо тёмными пятнами своих окон…
Войницев. Постойте же, постойте, еще не всё! Я скажу еще что-нибудь. (Вздыхает.) Я сумасшедший, Софи! Не в силах перенести этот страшный удар… Я сумасшедший, но еще пока всё понимаю… B моей голове среди необъятного тумана, в
массе чего-то такого серого, свинцового,
тяжелого торчит светлый кусочек, которым я всё понимаю… Оставит меня и этот кусочек, ну тогда, значит… совсем пропал. Я всё понимаю…
Никто не знает и не думает о нем, и он так спокоен, как будто лежит на илистом дне глубокого моря и
тяжелая, темно-зеленая
масса воды отделяет его от поверхности с ее бурями.
Вскрытие кончилось. В своем эпикризе патолог заявил, что перитонит был, несомненно, вызван поранением кишечника, но что при той
массе сращений и перемычек, которыми изобиловала опухоль, заметить такое поранение было очень нелегко, и в столь
тяжелых операциях ни один самый лучший хирург не может быть гарантирован от несчастных случайностей.
Переходя специально к женщине, мы видим в ее организме
массу таких
тяжелых физиологических противоречий и несовершенств, что ум положительно отказывается признать их за «нормальные» и законные.
Уродливою
массою зачернелась над оврагом разбитая снарядом ветла, с надломившимся, поникшим к земле стволом. Опять лошадь Пищальникова наскочила сзади на лошадь Крогера. Быстрым движением Пищальников выхватил шашку, сжал коленями бока лошади и, наклонившись, с
тяжелым размахом ударил Крогера по голове. Крогер охнул, повалился на гриву, и еще раз Пищальников полоснул его наискось по затылку.
Лучшие люди из ее среды и люди полные симпатий к ее
тяжелому положению, так называемые разночинцы — главным образом, учащаяся молодежь, учителя и другие представители интеллигенции — старались просветить и разбудить спящие крестьянские
массы.
После все это вошло в какое-то большое его призывное стихотворение, по обыкновению, с
тяжелою версификациею и с
массою наглагольных рифм. Его муза, под пару ему самому, была своенравна и очень неуклюжа.
Николай Герасимович впервые видел вблизи такую
массу арестантов, и на него произвело это зрелище крайне
тяжелое впечатление.
Подошедши к одному из окон, он даже раздвинул
тяжелые занавески. Так, показалось ему, мало давали света громадные окна кабинета, выходившие на одну из лучших улиц Петербурга. Раннее серое декабрьское утро на самом деле не приветливо и мрачно смотрелось в комнату и тускло освещало огромный письменный стол, заваленный
массою книг, бумаг и тетрадей, большой турецкий диван, покрытый шалями, и всю остальную, манящую к покою, к кайфу обстановку кабинета.
Лепные потолки, дорогие обои, вычурная печь, всюду
масса ненужных и аляповатых безделушек и, не менее их, грубо намалеванных произведений никому неизвестных художников в
тяжелых, кричащих рамах, висевших по стенам, гобелены, поеденные молью, ковры, потерявшие от старости свой первоначальный вид и цвет, модная, вычурная с претензией, но с выцветшей и потрепанной обивкой мебель, все это неприятно поразило с первого же взгляда Дашу.
Пять больших комнат, составлявших квартиру Александры Яковлевны, казались небольшими и уютными, так как величина их скрадывалась
массою разнообразной мебели,
тяжелых портретов, драпировок, картин в роскошных рамах, ламп и бра; ее будуар и спальня были отделаны так же, как у покойной княгини Зинаиды Павловны в Шестове, с тою лишь разницею, что пунцовый цвет будуара заменен был голубым.
Сзади черной и глухо стонущей
массой вздымался лес, а впереди
тяжелая и черная, как мрак, принявший формы, надвигалась грозовая туча.
Они еще не поровнялись с Багратионом, а уже слышен был
тяжелый, грузный шаг, отбиваемый в ногу всею
массой людей.